Юлия Налётова ( aka Kerstin Stoss aka luciferino ) (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
luciferino) wrote2007-07-10 02:51 am
luciferino) wrote2007-07-10 02:51 am
Entry tags:
Сказка о невесте принца
Итак, рассказик. Некоторые мои френды его уже читали, но всё равно повешу, может, ещё кто чего скажет...
Всё уж было готово, и ветхий задник повешен, и соломенные декорации расставлены, а дед Сарцерий продолжал валяться кулём беспробудным в фургончике.
– У-у, пьянь бесова, и где только брагу нашел, ведь ни у кого – ни капли, а готовенький уже... – привычно завела бабка Тафья, натягивая «игровой» лоскутный сарафан с оборочками. – Хучь бы дотерпел до избы, всё приличней было бы. Дед, известно дело, если уж дрыхнет, так на полатях должон дрыхнуть, а не где попало. И нас как бы уж было бы трое, приличным образом. А таперича что?
Роска подхватилась:
– Так давай, бабушка, я притащу его? – она выползла из-под плетеного шестиугольного «сруба», где было её обычное место в начале пьесы. Тафья всплеснула руками: мол, шутишь?! – и Роска заторопилась: – Ты, бабушка, не знаешь, а я ведь целых два раза таскала его, и ничего, сил достало...
– Эх, пусть валяется, где валяется, он уж там вони развел, куды уж... вымараешься вся... – бабка вздохнула. – Ништо... И вдвоем потянем... вон, Мурыча посади, он любит, када мягко, а ты ему подушку, – она торопливо прилаживала кокошник перед осколком зеркала, – и будет третьим, как миленький.
Наглый рыжий котяра, ветеран кочевой жизни, щурил на бабку то один, то другой глазище: пра-авильно, мол, говоришь, мя-агонькое люблю!
Роска глянула в щель раздвижной стены: кто-то уже там рассаживался. Как водится, по краям сначала. Середина будет пустовать, пока не настанет время выйти и занять свои места хозяевам. Соседский мальчик, нанятый за обычную подачку – пару картошек и кусок тянучки, зажигал первые две свечи, те, что спереди на полу.
Да, как ни крути, а не успеть. Ну, Мурыч так Мурыч... Она подхватила кота под пузо и вместе с ним полезла устраиваться под «срубом». По ходу представления надо будет переместить рыжика во «дворец» для ынтуражу – пущай красоту создает. При свечах его шерстка золотится, как драгоценная – принц наш полосатый... А ынтураж – важное дело, половина успеха.
– Наружные кромяфоны поправь! – шипит бабка Тафья так, чтобы зрители не услышали, и Роска из-под «сруба» прутиком подтыкает медные рупоры в нужную сторону. – Дорогая публика, не пожалей рублика, – звучный бабкин голос раскатывается сверху. Роска мысленно видит, как Тафья распахнула соломенные ставни, картинно высунулась, широко, приветливо развела руки и сияет всем нарумяненным лицом: – Много не покажется, а сказка быстро скажется, а чтобы сказывалась подольше, подкладывайте побольше!
Первая пара звяков – медяки летят в крутобокую миску между двумя напольными свечами.
– В некотором полясе, некотором мигополясе, не далеко, да и не близко – а вы не забывайте про миску – жила-была девчушка в избушке, – затаившаяся Роска приготовилась, подобрала под себя ноги, – утром курей кормила, буренку доила, потом прялку ладила, кота гладила... – Роска с Мурычем в обнимку и лукошком на сгибе локтя высунулась по пояс, показывая традиционный зачин: «героиня в повседневной жизни».
Её роль хоть и главная, но без слов.
– А у избушки было окошко, под избушкой – лукошко, на крыше – две кошки, да и те понарошку... А стоял в том полясе, в том мигополясе ба-а-альшой дворец! У дворца – красивый венец, звезда нарядная красная да рыкляма горящая ясная. Жили там король с королевой, один справа, другая слева, да принц посередине, как паяльник на льдине – втроем, как водится, как всякому приходится, – бабка чешет без запинки, ловко вставляя прибаутки и присказки, коих в голове у неё множество. Хотя если спросишь, не всегда может объяснить, что та или иная значит.
Кот уже восседает во «дворце», покорно терпя на голове шелковый красный колпачок: трудится за троих – деда и двух его кукол, которых нынче водить некому.
– И приспело принцу жениться, одному не пристало водиться. Да где же невесту взять? Вкруголя рассылают спамы: господа и дамы, не нужен ли кому зять? От каждой богатой хаты побегли тут проворные сваты. А принц им, не теряя лица: фи, невесту мне подать из дворца! Да где ж его нынче найти? Одни лишь крепости на три недели пути. И на юг – что ни королевство, то крепость, и на запад – всюду коробчатая крепость, и на север – та ж тебе стоытажная крепость, на восток – хужей того, тыщеытажная крепость. Этакая, понимаешь, нелепость!
Пьеса катится-крутится, зрители довольны, звяки в миске всё чаще. Однако и первая пара свеч уже совсем растопилась, образовав на жестяном листе две лужицы с едва выступающими пеньками. Вот один фитилек накренился и погас, потом и другой. Мальчишка, одаренный картошками, начеку: подбежал, переставил с боков, с перевернутых вверх дном кадок, другую пару. На него никто будто и не обратил внимания, но он, как полагается, исправно перенес на кадушки третью пару свеч – с полки и с комода в дальних концах комнаты, а там поставил и зажег четвертую пару. И скорей повернулся – смотреть действо: может, и ему хоть в самом конце роль достанется.
А вторые свечи – пора, значит, можно: вот хозяйская младшая дочка выскочила, хочу, дескать, замуж за принца! Средний сынок, лет пятнадцати – плат на голову, свахой семенит, перед «дворцом» прихорошился, давай заливаться соловьем, сестренку нахваливать.
Роска за «главной башней» прячется, кошачьей лапой водит: отказывается принц от невесты – не люба! Народ за животы держится, покатывается. Девчушка не промах: юбкой взмахнула, заскакала перед Мурычем и так, и эдак, подбоченясь, губки надув – ах ты, рыжий принц, али я не красавица? али я не раскрасавица? кого ж тебе надобно, коли я не приглянулась-то?!
Тут и хозяйская мамаша, сморщенная, как печеное яблочко, замуж за кота запросилась! Соседки хохочут: ну, Пихасьишна, сосватаем тя – в самом соку невеста! Пихасьишна-то молодость вспомнила, как плечами повела, как чечеткой пошла-потопотала, свечи пламенем вздрогнули, половицы ходуном заходили, всё семейство с мест повскакало, эх, кутерьма!
Незаметно и ещё две пары свеч прогорели: мальчик знай себе носит с сундука на кадушку, с кадушки к миске... Молчком носит, новые запаливает, хозяев не окликает: авось, и до него веселье успеет добраться! А артистам-то хорошо: за каждую лишнюю пару свеч им ещё по полной пригоршне медяков полагается. Хозяева ли, гости ли отсыпят – то не важно, а закон не нарушается.
Никто и не скупится, не торопится: когда ещё удастся душу отвести? Погаснут свечи – всё, конец радостям, опять вступит в права Рыгламент, что в каждой избе в красном углу да в узорной раме, затейливо рушниками украшен. Вон, Роска видит, старший хозяйский зять как бы невзначай в полутьме ещё связку толстых свечей на полку положил. Сам же – шасть на середину, одной рукой женушку подхватил, другой грудастую молодуху-соседку, завертел, к себе прижал: а что?! – свечи горят!
А тут и Роскин звездный час настал: свадьба! Выбрал рыжий котяра себе невесту! Роска в «игровом» подвенечном наряде – красивая, юная, светится вся, Мурыч на плече сидит – достоинства полон, чисто жених! Народ кричит: «Горько!»
Роске двадцать восемь уже, даром что смотрится девчонкой. Вечная кошачья невеста. Ни дома, ни родичей, ни угла, куда Рыгламент повесить – только добрые Тафья да Сарцерий, забыла уже, что были вовсе чужими... Да Мурыч. Родная душа, гордая.
«Горько!» – веселится народ. Ну да, кот, ну и что?! И поцелую!
Мурыч щурится, будто подмигивает, будто смеется втихую про то, что лишь им двоим понятно: «Ходим, где вздумается, гуляем сами по себе!»
Всё уж было готово, и ветхий задник повешен, и соломенные декорации расставлены, а дед Сарцерий продолжал валяться кулём беспробудным в фургончике.
– У-у, пьянь бесова, и где только брагу нашел, ведь ни у кого – ни капли, а готовенький уже... – привычно завела бабка Тафья, натягивая «игровой» лоскутный сарафан с оборочками. – Хучь бы дотерпел до избы, всё приличней было бы. Дед, известно дело, если уж дрыхнет, так на полатях должон дрыхнуть, а не где попало. И нас как бы уж было бы трое, приличным образом. А таперича что?
Роска подхватилась:
– Так давай, бабушка, я притащу его? – она выползла из-под плетеного шестиугольного «сруба», где было её обычное место в начале пьесы. Тафья всплеснула руками: мол, шутишь?! – и Роска заторопилась: – Ты, бабушка, не знаешь, а я ведь целых два раза таскала его, и ничего, сил достало...
– Эх, пусть валяется, где валяется, он уж там вони развел, куды уж... вымараешься вся... – бабка вздохнула. – Ништо... И вдвоем потянем... вон, Мурыча посади, он любит, када мягко, а ты ему подушку, – она торопливо прилаживала кокошник перед осколком зеркала, – и будет третьим, как миленький.
Наглый рыжий котяра, ветеран кочевой жизни, щурил на бабку то один, то другой глазище: пра-авильно, мол, говоришь, мя-агонькое люблю!
Роска глянула в щель раздвижной стены: кто-то уже там рассаживался. Как водится, по краям сначала. Середина будет пустовать, пока не настанет время выйти и занять свои места хозяевам. Соседский мальчик, нанятый за обычную подачку – пару картошек и кусок тянучки, зажигал первые две свечи, те, что спереди на полу.
Да, как ни крути, а не успеть. Ну, Мурыч так Мурыч... Она подхватила кота под пузо и вместе с ним полезла устраиваться под «срубом». По ходу представления надо будет переместить рыжика во «дворец» для ынтуражу – пущай красоту создает. При свечах его шерстка золотится, как драгоценная – принц наш полосатый... А ынтураж – важное дело, половина успеха.
– Наружные кромяфоны поправь! – шипит бабка Тафья так, чтобы зрители не услышали, и Роска из-под «сруба» прутиком подтыкает медные рупоры в нужную сторону. – Дорогая публика, не пожалей рублика, – звучный бабкин голос раскатывается сверху. Роска мысленно видит, как Тафья распахнула соломенные ставни, картинно высунулась, широко, приветливо развела руки и сияет всем нарумяненным лицом: – Много не покажется, а сказка быстро скажется, а чтобы сказывалась подольше, подкладывайте побольше!
Первая пара звяков – медяки летят в крутобокую миску между двумя напольными свечами.
– В некотором полясе, некотором мигополясе, не далеко, да и не близко – а вы не забывайте про миску – жила-была девчушка в избушке, – затаившаяся Роска приготовилась, подобрала под себя ноги, – утром курей кормила, буренку доила, потом прялку ладила, кота гладила... – Роска с Мурычем в обнимку и лукошком на сгибе локтя высунулась по пояс, показывая традиционный зачин: «героиня в повседневной жизни».
Её роль хоть и главная, но без слов.
– А у избушки было окошко, под избушкой – лукошко, на крыше – две кошки, да и те понарошку... А стоял в том полясе, в том мигополясе ба-а-альшой дворец! У дворца – красивый венец, звезда нарядная красная да рыкляма горящая ясная. Жили там король с королевой, один справа, другая слева, да принц посередине, как паяльник на льдине – втроем, как водится, как всякому приходится, – бабка чешет без запинки, ловко вставляя прибаутки и присказки, коих в голове у неё множество. Хотя если спросишь, не всегда может объяснить, что та или иная значит.
Кот уже восседает во «дворце», покорно терпя на голове шелковый красный колпачок: трудится за троих – деда и двух его кукол, которых нынче водить некому.
– И приспело принцу жениться, одному не пристало водиться. Да где же невесту взять? Вкруголя рассылают спамы: господа и дамы, не нужен ли кому зять? От каждой богатой хаты побегли тут проворные сваты. А принц им, не теряя лица: фи, невесту мне подать из дворца! Да где ж его нынче найти? Одни лишь крепости на три недели пути. И на юг – что ни королевство, то крепость, и на запад – всюду коробчатая крепость, и на север – та ж тебе стоытажная крепость, на восток – хужей того, тыщеытажная крепость. Этакая, понимаешь, нелепость!
Пьеса катится-крутится, зрители довольны, звяки в миске всё чаще. Однако и первая пара свеч уже совсем растопилась, образовав на жестяном листе две лужицы с едва выступающими пеньками. Вот один фитилек накренился и погас, потом и другой. Мальчишка, одаренный картошками, начеку: подбежал, переставил с боков, с перевернутых вверх дном кадок, другую пару. На него никто будто и не обратил внимания, но он, как полагается, исправно перенес на кадушки третью пару свеч – с полки и с комода в дальних концах комнаты, а там поставил и зажег четвертую пару. И скорей повернулся – смотреть действо: может, и ему хоть в самом конце роль достанется.
А вторые свечи – пора, значит, можно: вот хозяйская младшая дочка выскочила, хочу, дескать, замуж за принца! Средний сынок, лет пятнадцати – плат на голову, свахой семенит, перед «дворцом» прихорошился, давай заливаться соловьем, сестренку нахваливать.
Роска за «главной башней» прячется, кошачьей лапой водит: отказывается принц от невесты – не люба! Народ за животы держится, покатывается. Девчушка не промах: юбкой взмахнула, заскакала перед Мурычем и так, и эдак, подбоченясь, губки надув – ах ты, рыжий принц, али я не красавица? али я не раскрасавица? кого ж тебе надобно, коли я не приглянулась-то?!
Тут и хозяйская мамаша, сморщенная, как печеное яблочко, замуж за кота запросилась! Соседки хохочут: ну, Пихасьишна, сосватаем тя – в самом соку невеста! Пихасьишна-то молодость вспомнила, как плечами повела, как чечеткой пошла-потопотала, свечи пламенем вздрогнули, половицы ходуном заходили, всё семейство с мест повскакало, эх, кутерьма!
Незаметно и ещё две пары свеч прогорели: мальчик знай себе носит с сундука на кадушку, с кадушки к миске... Молчком носит, новые запаливает, хозяев не окликает: авось, и до него веселье успеет добраться! А артистам-то хорошо: за каждую лишнюю пару свеч им ещё по полной пригоршне медяков полагается. Хозяева ли, гости ли отсыпят – то не важно, а закон не нарушается.
Никто и не скупится, не торопится: когда ещё удастся душу отвести? Погаснут свечи – всё, конец радостям, опять вступит в права Рыгламент, что в каждой избе в красном углу да в узорной раме, затейливо рушниками украшен. Вон, Роска видит, старший хозяйский зять как бы невзначай в полутьме ещё связку толстых свечей на полку положил. Сам же – шасть на середину, одной рукой женушку подхватил, другой грудастую молодуху-соседку, завертел, к себе прижал: а что?! – свечи горят!
А тут и Роскин звездный час настал: свадьба! Выбрал рыжий котяра себе невесту! Роска в «игровом» подвенечном наряде – красивая, юная, светится вся, Мурыч на плече сидит – достоинства полон, чисто жених! Народ кричит: «Горько!»
Роске двадцать восемь уже, даром что смотрится девчонкой. Вечная кошачья невеста. Ни дома, ни родичей, ни угла, куда Рыгламент повесить – только добрые Тафья да Сарцерий, забыла уже, что были вовсе чужими... Да Мурыч. Родная душа, гордая.
«Горько!» – веселится народ. Ну да, кот, ну и что?! И поцелую!
Мурыч щурится, будто подмигивает, будто смеется втихую про то, что лишь им двоим понятно: «Ходим, где вздумается, гуляем сами по себе!»